Есть цепи, которые не гремят металлическим звоном и не холодят запястья, они не сковывают твои движения, не ограничивают в возможностях, и тем не менее, даже метафорические, находящиеся только лишь в нашем собственном сознании, эти цепи всё равно надёжно удерживают нас навсегда или на время (тут уж как повезёт) прикованными к ошибкам прошлого. Груз этих оков кажется в стократ тяжелее, а всё потому что мертвой хваткой он цепляется за наши души, не позволяя им больше воспарить и наслаждаться безграничным счастьем. И у каждого свои цепи, свои оковы, многие из них были сотворены руками их же владельцев, по глупости ли, по неосторожности, но факт остаётся фактом - мы сами создатели своих душевных мук, потому что если бы мы не позволяли себе реагировать на чужую боль неизменно появляющуюся в результате наших необдуманных поступков, если бы умели закрывать на это глаза, пропускать сквозь себя, как атомы кислорода, не придавая этому особого значение (ведь что может быть естественней, чем обычное человеческое дыхание?), только в этом случае мы бы могли освободиться от всех цепей мира и быть абсолютно свободными от раскаяния и мук собственной совести. Но мы не такие холодные, какими хотели бы быть. Мы мягкие и податливые, ранимые и хрупкие внутри, чтобы не говорили другим, как бы не пытались держаться и делать вид, что ничто в этом мире нас не трогает. Каждый раз, совершая очередную ошибку и причиняя этим боль ни в чём неповинным людям, внутри нас что-то ломается, появляется ещё одна трещина на поверхности той самой фарфоровой вазы, которая уже никогда не станет целой. Поэтому мы учимся жить с этими цепями и трещинами внутри нас, сцепив зубы и сжав кулаки, мы идём вперёд, хоть и отчаянно желаем остаться на месте и сгинуть в небытие раз и навсегда, потому что только тогда всё это может закончится. Но кто-то придумал эту борьбу, решил, что нужно двигаться навстречу ветру, против течения, как бы сильно не била нас Судьба, он вложил нам в руки вёсла, чтобы переплывать тёмные и глубокие воды полные страшных чудищ, но не дал нам карту. И продолжающие следовать в неверном направлении на самом деле мы совершенно потеряны, тысячи заблудших душ в поисках мифического решения от всех их проблем, и лишь единицам из нас позволено узнать, что решения на самом деле нет, ни в конце пути, ни внутри нас. Всё это не имеет смысла, и, наверное, кому-то просто весело наблюдать за всем этим сумасшествием и блужданием в бесконечном лабиринте из потерь, боли и разочарований.
Она не смогла выбраться из этого порочного круга. Пыталась, отчаянно и решительно, но не смогла. Её руки вновь запятнанные чужой кровью мелко дрожали, пока алые капли стекали по ним вниз и падали на мраморный пол. Металлический запах окутал комнату, сделав воздух едким и тяжёлым, наполняя собой её лёгкие, проникая в каждую клетку её тела и пробуждая скрытое безумие. На этой сцене из плоти и крови больше нет места для них двоих, и Роберт прочитал это в её глазах. Птенчик вырос и выпорхнул из гнезда, а Мастер потерял над своим детищем всё былое влияние. Он больше не мог контролировать её разум, а она не желала ему подчиняться. Ларсон был в бешенстве и гневе, а Рут смеялась ему в лицо, вытирая тыльной стороной ладони кровь со своего подбородка. Кровь маленького маггла, ребёнка, которого они убили вместе. В тот день они в последний раз делали что-либо сообща, с той только разницей, что в то время как Роберт горел желанием продлить муки своей жертвы, Рут хотела завершить его мучения. Милостивая смерть? Разве смерть бывает милосердной? В этом случае, возможно, ибо не ведомо, сколько ещё несчастному малышу пришлось бы терпеть адские муки боли, прежде чем эти пытки остановили бы его сердце раз и навсегда. И когда ведьма говорила своему некогда учителю, что убьёт каждого, кто встанет на её пути к свободе, в том числе и его самого, она ни капли не шутила и угрозы её не были пусты. Она готова была выгрызать свою свободу зубами из его горла, он видел это в ней и наконец-то понял, что этой охоте на Рут и её бегству от него пришел конец. Закончилось всё, что он считал таким важным в их жизни, а она так презирала и ненавидела. Он был не в силах больше вернуть её любовь, так же как и не мог заставить её подчиниться. Их история осталась в прошлом, кровавом и полном ужасов прошлом, которое им обоим не будет давать спать по ночам и ещё долго не отпустит их измотанные души. Это конец.
Рут ушла не обернувшись ни разу, хотя знала, что Роберт вполне мог применить Аваду ей в спину, но он не стал, потому что где-то в глубине своего черствого сердца он всё ещё лелеял надежду на то, что когда-нибудь она к нему вернётся. Сама, по собственному желанию, она придёт к нему, а он будет её ждать - иной уровень отношений, который возможно, ему давно пора было опробовать, а не принуждать её снова и снова к тому, чего она делать не хотела. Он отпустил её? Да, он отпустил. Поломанную и израненную, с полными невыплаканных слёз глазами, с кровью размазанной по красивому лицу, - он оставил её в покое, подарив девушке такую желанную свободу. И знает только Салазар, как тяжело это ему далось, но он умеет ждать.
А всю следующую неделю Рут зализывала раны, находясь под крышей своей давнишней подруги Силь - травница и отшельница, чей дом был на самой окраине Годриковой впадины, - разве могло быть место более удачное для вынужденной передышки? Первые дни девушку трясло и знобило, то ли от многочисленных переломов, то ли от нервного перенапряжения, но её постоянно тошнило и рвало, и она практически не вставала с кушетки. Бледная и измотанная, она походила на привидение и постоянно что-то бормотала во сне, просила прощения, звала кого-то и временами внезапно еле слышно смеялась, так горько и отчаянно, что у любого нормального человека сжалось бы сердце от увиденного. На третьи сутки она начала вставать и ходить по дому, упорно пытаясь вновь вернуть себе прежнюю форму. Зелья и снадобья Силь отлично этому способствовали, и целительница неустанно отпаивала ими свою подругу, кости быстро срослись, синяки и кровоподтёки рассосались, а лицу Мэлоун вернулся прежний здоровый блеск. За последние дни они много говорили, рассказали друг другу о своей жизни, конечно же избегая всех мрачных подробностей, но даже так, на душе у обеих стало заметно легче.
В тот день Силь попросила подругу сварить за неё зелье, пока сама она сходит к какому-то тяжело больному волшебнику. И Рут ответственно трудилась, помешивая и добавляя ингредиенты, следуя строго указанным пропорциям в книге целительницы. Попутно расхаживая по дому и то занимаясь уборкой, то откусывая кусок от большой и пышной булки, которых Силь испекла ещё утром в огромном количестве, будто бы раздавать их удумала, не иначе. Когда ближе к вечеру послышался звук открывающейся двери и шаги в прихожей, Рут не удержалась и выкрикнула из кухни:
- Силь! Где тебя Салазар носил, а? - она помешала своё варево в очередной раз и постучала деревянной ложкой по краю котла, - Это зелье не становится зелёным... - Рут надула губы, стряхнула с ложки жидкость и пошла встречать подругу, попутно вытирая руку и ложку о полотенце. - Каким оно только не было: синим, фиолетовым, красным, даже серобуромалиновым в крапинку... - она выходит из-за угла и поднимает глаза на стоящего в гостиной мужчину, - Алистер? - Рут не верила своим глазам, а внутри неё всё в миг будто бы перевернулось и упало куда-то вниз. Потрясённая неожиданным появлением Мердера в доме Фелл, ведьма никак не могла прийти в себя, то и дело качая головой и часто моргая, будто бы в надежде, что стоящий напротив мужчина всего лишь плод её воображения и может исчезнуть, если она крепко закроет глаза. - Сильвия? - Рут осмотрелась по сторонам, но в доме не было даже намёка на присутствие кого-то третьего, а значит, они были одни. Было ли всё это спланировано её подругой заранее Рут сейчас сказать не могла, хотя всё очень на то похоже. - Если тебе нужна Сильвия, то её сейчас нет, поэтому ты можешь зайти к ней в другой раз, ждать её здесь не обязательно.
Она старалась не смотреть на него и держаться как можно дальше, потому что воспоминания о жизни с Алистером всё ещё были свежи в её памяти, ведь прошло совсем не так много времени, чтобы хоть что-нибудь из этого забыть: их разговоры вечерами у камина, наполненные звонким смехом и весельем, а ещё его прохладные ладони на её разгоряченной коже в последнюю их ночь, которую они провели вместе. Он проявил к ней столько заботы и добра, а она просто ушла тем утром, оставив после себя лишь короткую записку и слова прощания. Должно быть он на неё зол и Рут, наверняка, всё же разочаровала его, хоть и предупреждала Мердера, что не умеет оправдывать ожиданий, и тем не менее это совершенно не объясняет её поступка. И, бесова, деревянная ложка с полотенцем так не кстати сейчас в её руках. Зато хотя бы пальцы не дрожат, ведь она сжимает эти кухонные принадлежности с такой силой, как будто от них зависит вся её жизнь.